— Я имею в виду Эви.
— Безусловно, помогла бы, но я не знаю, как…
— Ну, есть много способов. Вы могли бы… э-э… свести их вместе.
Вы понимаете, что я имею в виду. Устроить им свидание, ну и все такое. Понимаете меня?
— Но…
Она легонько толкнула меня локтем.
— Я знаю, вы сможете, если захотите.
Вы могли бы пригласить его… и в это же время пришла, как бы случайно, Эви.
Поминаете?
— Но пока мы не собираемся никого у себя принимать.
— О, совсем не обязательно устраивать грандиозный прием. Пусть просто он придет, а у вас как раз в гостях моя Эви. Придумайте что-нибудь в этом роде… постарайтесь.
— Я думаю, они не нуждаются в сводничестве.
— Но все-таки никогда не повредит слегка помочь. — Она посмотрела на меня в упор. — Имеются некие причины, почему вам следует помочь мне, миссис Френшоу.
— Причины?
Она кивнула, хитровато усмехаясь, и у меня нервно забилось сердце. На что она намекает?
— Знаете, — продолжала она, — в жизни так много необычного. Случаются такие вещи… вы бы никогда не поверили, если бы не знали, как было на самом деле.
— О чем это вы? — спросила я резко.
Она наклонилась ко мне:
— На днях я вам все объясню. Тогда, я думаю, вы станете более сговорчивой и сделаете все возможное для моей Эви.
В этот момент меня позвала мать, и я сказала:
— Прошу извинить меня, миссис Трент.
— Конечно, конечно. Надеюсь, вы не забудете наш разговор, не так ли?
Сделайте для Эви все, что в ваших силах.
Думаю, до некоторой степени это и в ваших интересах.
Наконец я сбежала от нее.
— Я поняла, что эта ужасная женщина прилипла к тебе, — сказала мать, и решила тебе помочь.
— Спасибо, — сказала я, — очень мило с твоей стороны.
Я не могла выбросить ее из головы, и, помнится, той же ночью она явилась мне во сне.
Фаррингдоны уехали сразу же после похорон, а Петтигрю остались у нас на несколько дней.
Через несколько дней после похорон Сабрины до нас дошли известия о казни Жоржа Жака Дантона, одного из вождей революции, Дикон мрачно острил по этому поводу.
— Ирония судьбы, — говорил он, — в том, что именно тот революционный трибунал, который он учредил, приговорил его самого к смерти.
— Очевидно, — комментировал лорд Петтигрю, — что революция подходит к концу.
— Но пока еще остается Робеспьер.
— Вам не кажется, что его дни сочтены?
— Было бы чудесно, — с горечью заметила мать, — если бы все они прекратили наводить смуту и Франция вернулась к нормальной жизни.
— Жизнь во Франции никогда больше не станет такою, как прежде, сказал Джонатан.
Все с ним согласились.
— Да, головы падают быстро, — комментировал Дэвид. — Подумать только, Дантон всего лишь на шесть месяцев пережил королеву. Это показывает, какая идет борьба за власть. Смею напомнить, что все началось с идеалов. Возможно, кто-то из них действительно хотел бороться за права людей. А потом они захватили власть… и стали бороться за еще большую, а когда уничтожили тех, кого считали врагами, они начали грызться друг с другом. Это — битва гигантов. Дантон и не подозревал, что его ждет.
— Робеспьер избавился от Дантона, но дойдет очередь и до него, пророчил Дикон. — А когда это случится, наступит конец революции.
— Их военные успехи просто поразительны, — сказал лорд Петтигрю. Сейчас идет молва об одном военном… Наполеон Бонапарт, так, кажется, его зовут… Уверен, что он сделает себе имя на военной службе.
— Я слышал о нем, — сказал Дикон. — Он — правая рука Робеспьера. Если падет Робеспьер, то и этому инициативному молодому вояке придет конец.
— События развиваются быстро, — вставил лорд Петтигрю. — Я думаю, мы еще увидим перемены к лучшему.
— Что будет очень приятно для нас всех, — сказала мать. — За этим столом ни о чем больше не говорят, кроме как о французской революции.
— Я тоже подумывал, не пора ли переключиться на тех благословенных инфантов, которые вскоре присоединятся к семейному кругу. Это более приятная тема, — уступил Дикон.
— Чудесно… — добавила леди Петтигрю.
Мы с матушкой привыкли отдыхать часок в полдень после еды и потом чувствовали себя свеженькими до вечера. Мы часто проводили время вместе. Лежа на ее большой постели, мы обычно болтали о текущих делах. Иногда одна из нас дремала, а другая лежала тихо рядом. Нам и молчать вместе было приятно. В тот раз разговор начала матушка:
— Наконец-то. Они бы уже давно объявили о помолвке, если бы не траур в нашей семье.
— Кто и что? — спросила я.
Она засмеялась:
— О… Джонатан и Миллисент.
— Правда?
— Ну, мы всегда надеялись на это. Я так рада. Это отвлечет Дикона от мысли о матери. Он относится к этому очень серьезно, значительно серьезнее, чем кажется.
Он всегда хотел породниться с семейством Петтигрю.
— Денежные интересы? — еле вымолвила я.
— Они в некотором смысле соперничали.
Соединившись вместе, они станут, как я думаю, самыми влиятельными людьми в нашей стране. Именно к этому они стремятся, как семейство Петтигрю, так и Дикон.
— Понимаю.
— Ты получила Дэвида… а Джонатан остался.
— Дорогая мама, — сказала я, — какой ты стала практичной. Ты говоришь так, словно заключение брака — это всего-навсего передвижение шашек на доске. Одного берут, другой приносит банковский капитал.
— Ничего подобного. Посмотри, Джонатан и Миллисент любят друг друга. Уверяю тебя, никого из них не пришлось уговаривать.
— Я полагаю, Джонатан всегда будет уверен в собственном превосходстве. А Миллисент — в своем. Они должны составить идеальную пару.