Я скоро обнаружила, что было на уме у Шарло.
Мы, как обычно, собрались вместе за обеденным столом, и, как обычно, разговор пошел о Франции и о положении беженцев, которые еще не успели выбраться оттуда.
Гильотина с каждым днем требовала все больше жертв. Королева была в тюрьме. Скоро придет и ее черед.
— И наша тетушка осталась там, — сказал Шарло. — Бедная тетя Софи! Она всегда вызывала жалость. Помнишь, Клодина, она постоянно носила капюшон, прикрывая им одну сторону лица?
Я утвердительно кивнула.
— А Жанна Фужер! В ней, конечно, было немного от дракона. Но какое сокровище! Какая добрая женщина!
Правда, она частенько не пускала нас к тете Софи.
— Однако ей нравилось, когда ты навещал ее, Шарло.
— Да, пожалуй, она питала ко мне особую симпатию.
Это была правда. Шарло был ее любимцем, если о Жанне можно было сказать, что у нее есть любимцы: она раз или два действительно попросила Шарло навестить ее.
— Эти люди, которые спасают аристократов от гильотины, делают очень важное дело, — продолжал Шарло.
Он посмотрел на Луи-Шарля, который улыбался ему с таким видом, что я поняла: они уже говорили между собой на эту тему.
Джонатан также слушал с большим вниманием. Он сказал:
— Да, это грандиозный подвиг. Мой отец ведь тоже там побывал и вызволил оттуда мать Клодины.
Он совершил настоящее чудо.
Шарло, хотя и недолюбливал Дикона, согласился.
— Но он вывез оттуда только мою мать. Только одну ее, и это потому, что лишь она одна его интересовала.
Я горячо вступилась за отчима:
— Он рисковал жизнью!
Хорошо, что при этом не было Сабрины, а то она возмутилась бы нападкам на Дикона; она часто не спускалась к вечернему столу в те дни, когда отсутствовал Дикон, и ужинала у себя в комнате. Но когда Дикон был дома, она всегда старалась найти силы присоединиться к нам.
— О да, конечно, — небрежно отозвался Шарло, — но я думаю, это доставляло ему удовольствие.
— Мы обычно делаем хорошо то, что доставляет нам удовольствие, заметил Дэвид, — но это не умаляет достоинства содеянного.
На его слова не обратили внимания.
Глаза Джонатана сияли. Они горели тем ярким голубым светом, который, как мне казалось, зажигался в них при виде меня. Но, очевидно, не только охота на женщин, но и другие вещи способны были его вызвать.
— Должно быть, это здорово, — сказал он, — спасать людей, вырывать их в последний момент из темницы, отнимать у гильотины ее жертвы!
Шарло потянулся к нему через стол, одобрительно кивая головой, и они пустились обсуждать подробности побегов, о которых рассказывали Лебрены. Они говорили с огромным воодушевлением; между нами как бы возникла некая связь, некая сфера взаимопонимания, из которой я и Дэвид были исключены.
— Вот что я сделал бы в подобных обстоятельствах… — говорил Джонатан, с жаром излагая какой-то рискованный план действий.
Вся троица была по-мальчишески полна энтузиазма.
Джонатан подробно описал, как толпа схватила мою мать и притащила в мэрию, где ее держали под арестом, между тем как под окнами бесновались люди, с воплями требуя ее выдачи, чтобы вздернуть на фонарь.
— А в это время мой отец, переодетый кучером, сидел на козлах кареты на заднем дворе мэрии.
Он подкупил мэра, чтобы тот выпустил мою мать, и погнал карету, в которой она спряталась, прямо сквозь толпу на площади.
Риск был огромный. В любой момент можно было ожидать провала.
— Он никогда не допускал возможности провала, — сказала я.
За столом наступила тишина. Все отдавали молчаливую дань восхищения Дикону. Даже Шарло, видимо, считал, что в тот момент он был великолепен.
И все же Шарло сказал:
— Но он мог бы в тот раз помочь бежать и другим!
— Как бы он это сделал? — спросила я. — Даже вывезти матушку было достаточно трудным и опасным делом.
— Однако ведь людей как-то вывозят оттуда. Есть отважные мужчины и женщины, которые жизни свои положили за это! Mon dieu, как бы я хотел быть там.
— И я! — эхом отозвался Луи-Шарль.
Разговор еще долго продолжался в том же духе.
Меня по-прежнему занимали мои собственные проблемы. Джонатан или Дэвид? На следующий год в это время, говорила я себе, мне будет восемнадцать. И к тому времени все должно быть решено.
Если бы только мне не нравились они оба так сильно! Возможно, все дело было в том, что они — близнецы, как бы две противоположные грани одной личности.
У меня мелькнула фривольная мысль, что тому, кто влюбился в близнецов, следовало бы позволить вступить в брак с обоими сразу.
Когда я была с Дэвидом, то много думала о Джонатане. Но когда я была с Джонатаном, то вспоминала Дэвида.
На следующий день после памятного разговора за обедом я выехала на прогулку и ожидала, что Джонатан последует за мной, как он обычно делал. Он знал, в какое время я выезжаю.
Я ехала довольно медленно, чтобы дать ему возможность нагнать меня, но он не появился. Я поднялась вверх по склону туда, где был хороший обзор. Но Джонатана нигде не было видно.
Я прервала прогулку и вернулась обратно, порядком раздосадованная. Когда я вошла в дом, то услышала голоса в одной из маленьких комнат, примыкающих к холлу, и заглянула в нее.
Джонатан был там вместе с Шарло и Луи-Шарлем. Они были поглощены серьезным разговором.
Я сказала:
— Привет! А я выезжала.
Они едва меня заметили… даже Джонатан.
Я ушла от них раздосадованная и направилась к себе в комнату.
Вечером за обедом разговор опять потек по обычному руслу: события во Франции.