— Вне всякого сомнения, это был один из их компании. Если бы покушение удалось, это было бы началом. Я беспокоюсь за тебя.
— О, Джонатан, со мной все будет в порядке. Я могу сама позаботиться о себе. Я многого не знаю обо всех этих делах, но, по крайней мере, кое-что мне теперь известно.
Он подошел ко мне и взял мои руки в свои.
— Ты мне очень дорога, — сказал он.
— О, пожалуйста, Джонатан… не надо, — с дрожью в голосе произнесла я.
Какое-то время он молчал; я никогда не видела его таким серьезным. Он был сильно потрясен не только случившимся и своей неудачей. В этот момент я поняла, насколько я ему дорога.
Вино согревало меня. Я смотрела на синие языки пламени, вырывавшиеся из поленьев, и мне представлялись всякие картины — замки, яростные красные лица… фигуры, и я подумала: ах, если бы так могло продолжаться вечно!
Такое чувство охватывало меня всегда, когда я была с ним.
Должно быть, прошло около часа, когда Мэг Борроус пришла сказать, что наши вещи уже подсохли и их можно надеть, и предложила нам еще глинтвейна.
Я сказала:
— Нам нужно идти. О нас, наверное, уже беспокоятся.
— Я прикажу, чтобы ваши вещи отнесли в комнаты, — предупредила Мэг, и вы можете подняться за ними, когда захотите.
Джонатан поглядел на меня.
— Пожалуй, мы еще выпьем вашего превосходного вина, — сказал он.
Мэг с довольным видом пошла за вином.
— Нам надо возвращаться, — сказала я.
— Еще немного…
— Нам следует…
— Дорогая моя Клодина, ты, как всегда, озабочена тем, что тебе следует делать, а не тем, что ты хочешь.
— Дома будут ломать голову над тем, что с нами случилось.
— Они, несомненно, могут поломать ее еще некоторое время.
Мэг принесла вино, разлила его и подала нам. Джонатан пил и смотрел на меня.
— Пройдут годы, — сказал он, — но я буду помнить это время, проведенное здесь, когда мы с тобой, выбравшись из реки, сидели, наслаждаясь вином. Этот напиток для меня, как нектар, а сам я чувствую себя Юпитером.
— Я не сомневаюсь, что у вас с ним одинаковые вкусы.
— Ты находишь меня похожим на бога?
— Мне кажется, он постоянно преследовал женщин.
— И делал это в разных обличьях: лебедя, быка… какой дар!
— Можно подумать, что он чувствовал себя недостаточно привлекательным в своем обычном виде.
— Чувствую, мне такой дар не нужен. Я уверен, что и так неотразим.
— Да неужели?
— Почти неотразим, — ответил он. — У меня нет соперников, за исключением унылого Долга, а он, я согласен, соперник серьезный там, где дело касается некоей весьма добродетельной дамы.
— Хотела бы я, чтобы ты был посерьезнее.
— Мне и так приходится большую часть времени быть серьезным. Позволь же мне хоть немного подурачиться. Сейчас я должен отправиться домой. Мне предстоит работа. Ты не представляешь себе, Клодина, как хочется мне быть с тобой, так как в эти минуты я забываю о том, что должен по пятам гоняться за нашими врагами. Ты — искусительница.
— Нет, — возразила я, — это ты соблазнитель.
— Клодина, выслушай меня прежде, чем мы уйдем. Ответишь ли ты мне честно на один вопрос?
Я кивнула.
— Ты любишь меня?
После некоторого колебания я сказала:
— Не знаю.
— Тебе нравится быть со мной?
— Ты знаешь, что нравится.
— Это волнует тебя? Я промолчала.
Обращаясь как бы к самому себе, он сказал:
— Молчание означает согласие. Затем он продолжал:
— Ты когда-нибудь вспоминаешь о тех часах, что мы провели вместе?
— Стараюсь забыть.
— Зная в глубине души, что, какими бы греховными они тебе ни казались, ты бы ни за что от них не отказалась.
— Хватит допрашивать меня.
— А ты уже и ответила на все мои вопросы. Клодина, что будем делать? Продолжать так и дальше… постоянно видеть друг друга, ощущая, что любовь между нами растет? Неужели ты действительно веришь, что всю свою жизнь мы будем отказывать себе в…
Я встала:
— Пойду переоденусь.
Нам пора возвращаться.
Я поспешно выбежала из зала. Пока я одевалась, меня била дрожь. Грязная, в разводах одежда отнюдь не благоухала, но, по крайней мере, была сухой. Волосы, рассыпавшиеся по плечам, все еще оставались влажными.
Я сошла вниз. Джонатан был уже одет и ждал меня. Джимми Борроус предложил доставить нас обратно на Альбемарл-стрит в его двуколке. Подобное возвращение домой выглядело бы довольно странным, но это было быстрее, чем пытаться найти какой-нибудь другой транспорт.
Когда мы вошли в дом, появилась Миллисент. Она в изумлении уставилась на нас.
— Привет, любовь моя! — сказал Джонатан. — Ты потрясена этим зрелищем, верно?
— Что случилось?
— Упали в реку.
— Значит… на лодке катались?
— Не пешком же мы по воде ходили.
— А что вы делали?
— Гребли… и какой-то идиот врезался в нас.
— Я думала, вы ушли по делам.
— Правильно, по делам. И взяли лодку. Ладно, мы дома, и я хочу переодеться во что-нибудь чистое. Мне нужно снова уйти.
Я поднялась к себе в комнату и сменила одежду. Когда я сидела за туалетным столиком, расчесывая волосы, раздался стук в дверь, и вошла Миллисент. Мне показалось, что в ее расширенных глазах застыло недоверие.
Она сказала:
— Должно быть, ты очень испугалась.
— Конечно.
— Вы могли утонуть.
— Не думаю. На реке было много лодок.
— Я и не знала, что ты ушла вместе с Джонатаном.
— Мы решили это в последнюю минуту. Я подумала, что неплохо бы выйти… и поскольку Дэвида не было, а ты отдыхала…