— Да, конечно, миссис Трент.
Она сложила руки вместе, и я поняла, что она представляет, будто схватила за горло Гарри Фаррингдона.
— И теперь… преподобный викарий. Он не хочет взять мою Эви. Он говорит, что таких, как она, нельзя хоронить вместе с истинными христианами.
— Не может быть, миссис Трент!
— Да. Он сказал, что самоубийц не хоронят в освященной земле. Они похоронят ее на перекрестке, в могиле для самоубийц.
Я не могу допустить это, только не мою маленькую Эви.
— С этим что-то надо делать.
Она посмотрела на меня с надеждой.
— Я пойду и поговорю с преподобным Мэннингом. Или это сделает мой муж.
Не беспокойтесь об этом, миссис Трент. Эви, конечно же, похоронят, как подобает.
— Как вы добры… Ради нее. Вы знаете, кто она. Это отличает ее. я полагаю, от прочих.
Но никто и не думает хоронить их не на кладбище.
Я была рада, что смогу что-нибудь сделать, что воскресит ее, хотя ничто уже не сможет вернуть ей Эви. Я сказала:
— Я пойду сейчас к викарию и поговорю с ним. Не волнуйтесь, миссис Трент. Я уверена, что все будет в порядке.
— Спасибо, — сказала она, и в ее глазах блеснула решительность, которую я замечала у нее раньше, до того, как беда обрушилась на нее и превратила в тень былой миссис Трент. — Ради нее, — повторила она твердо.
Долли проводила меня до двери.
— До свидания, — сказала я. — Я сделаю все, что смогу.
Я пошла прямо к викарию. Но все было не так-то просто, как я думала.
Преподобный Ричард Мэннинг был мужчиной, которого я невзлюбила с первого взгляда: напыщенный, самовлюбленный и, я уверена, лишенный всякого сострадания и воображения.
Мы редко видели его, ведь он жил не в Эверсли. У нашей семьи была своя часовня, и до сих пор у нас не было священника при доме. Он жил неподалеку, и в случае необходимости мы приглашали его. Обычно он приходил каждое утро, чтобы прочесть молитвы за здравие домашних.
Юрисдикция нашей семьи не распространялась на Ричарда Мэннинга.
Я сказала ему, что хочу поговорить о погребении Эви Мэйфер.
— Самоубийцы… — произнес он, и я почувствовала жестокость в его холодном и педантичном голосе, когда он говорил об Эви.
— Ее бабушка очень страдает от того, что вы отказались похоронить ее, как всех.
— Я сказал, что в соответствии с законами церкви она не может быть похоронена в освященной земле.
— Почему?
Он удивленно посмотрел на меня:
— Потому что она поступила против законов Божьих.
Она совершила грех, убив живое существо.
— Себя, — сказала я.
— Это грех в глазах церкви.
— Значит, все похороненные в этой земле абсолютно безгрешны?
— Здесь не похоронено ни одного самоубийцы.
— Но ведь есть большие грехи, чем тот, когда человек находит свою жизнь невыносимой и лишает себя ее.
— Это грех против законов Божьих, — самодовольно повторил он.
— Я хочу, чтобы вы поняли, что это ужасный удар для ее семьи. Неужели вы не можете один раз преступить закон и похоронить ее, как остальных смертных?
Это столько для них значит!
— Вы не можете меня просить преступить святые законы!
— Это разве святой закон? Неужели Бог хочет причинить еще большую боль людям, которые и так очень страдают?
— Вы не понимаете в чем дело, миссис Френшоу.
— Наоборот, это вы не понимаете. Но пожалуйста, сделайте это из чувства человечности, хотя бы просто из сострадания.
— Вы не можете просить меня идти против правил церкви.
— Если таковы законы церкви, то я скажу, что они жестокие, злые и безнравственные. Я ничего не хочу иметь с ними общего.
— Вы богохульствуете, миссис Френшоу.
— Я поговорю со своим отчимом.
— Я не подвластен Эверсли, — заявил он. — Это против моих правил, и я не пойду на сделку с совестью.
— Тогда ваша совесть, если в ней есть хоть капля человечности, будет всегда мучить вас.
— Миссис Френшоу, оставьте меня. Я сказал все.
— Но я могу еще много, что сказать.
Я вышла из дома в ярости. Мама удивилась, увидев меня в таком состоянии.
Я рассказала, что случилось.
— О нет! — вскричала она. — Только не это!
— Бедная миссис Трент!
Она так переживает.
— Я понимаю, — сказала мама.
— Что мы можем сделать? Он непреклонен.
— К сожалению, он не подчиняется нам.
— Я знаю. Он дал это понять. Но надо что-то сделать.
У меня есть план.
Я выбрала момент, когда Дикон был один. У нас с отчимом всегда были теплые отношения. Я полагала, что в душе он испытывал обиду, что не он мой отец, ведь он любил маму даже тогда, когда она была замужем за моим отцом.
— Клодина, — сказал он, — вот неожиданная честь!
— Я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня.
— Хорошо, если только в моей власти услужить молодой прекрасной леди, будь уверена, я все сделаю. Чего же ты хочешь?
— Я хочу, чтобы Эви Мэйфер похоронили на кладбище.
— Этот старый идиот Мэннинг отказывается?
— Категорически.
— Да, конечно. Я не могу припугнуть его потерей места, потому что это не в моей власти.
Тем не менее, ты можешь что-то сделать. Он тряхнул головой:
— Нет.
Если он сказал нет, то так и будет.
— Бедная миссис Трент лишилась рассудка!
— Это ужасно. Что за глупышка! Девушки и раньше имели внебрачных детей.
— Гарри Фаррингдон проявил себя с плохой стороны.
Дикон пожал плечами:
— Такие вещи случаются. Она должна была знать, что этот брак едва ли возможен.
— Думаю, он обещал жениться на ней.
— Ей следовало убедиться в этом. Ты очень бесчувственный.